| 11.05.2012 Г.Сатаров: "Раньше брали и делали, теперь берут и не делают" Борьба ведется только с низовой коррупцией, утверждает президент фонда прикладных политических исследований «Информатика для демократии» (ИНДЕМ) Георгий Сатаров. Коррупция же в верхах стремительно растет, и предприниматели за право вести бизнес отдают уже до двух третей прибыли. В: Генпрокуратура недавно отчиталась, что в 2011 году количество раскрытых коррупционных преступлений выросло на 40%. Стали больше брать или лучше ловить? О: Сами по себе эти цифры ничего не значат: статистику уголовных преступлений почти повсеместно ведут с нарушениями. Но вот что характерно – число осужденных за дачу взятки растет быстрее, чем число осужденных за получение. Такова идеология власти: чиновники у нас хорошие, белые и пушистые, а граждане и бизнесмены их развращают. Бизнесменов и граждан надо сажать, а чиновникам давать условные сроки, быстро выпускать по амнистии и так далее. В: Коррупция в стране растет или снижается? О: Первый показатель называется риск коррупции – шанс, что, взаимодействуя с государством, вы попадете в коррупционную ситуацию. Второй показатель – ваша готовность давать взятку. С 2001 года, когда мы начали мерить, до 2010-го готовность давать взятку падала. Это связано с тремя базовыми причинами. Первая – институциональные изменения. Например, одним из крупных игроков на рынке бытовой коррупции всегда являлась ГАИ. Но возник новый институт – мировые судьи. А с ними – возможность оспаривать решения гаишников. И люди стали ею пользоваться. Второй фактор – рост размера взятки. На некоторых рынках бытовой коррупции рост довольно существенный, например, на рынке медицинских услуг. И граждане в массовом количестве просто отказались от бесплатной медицины. Третья – это личные установки граждан. Число людей с устойчивыми антикоррупционными принципами в последние годы росло. Но одновременно растет первый показатель, о котором я говорил – риск коррупции, давление государства на граждан. И поэтому объем рынка бытовой коррупции тоже растет. Хотя его доля в экономике за последние годы значительно снизилась. В: Что происходит с деловой коррупцией, которая касается отношений власти и бизнеса? О: Что происходит сейчас, я не знаю, потому что к последнему исследованию нас не привлекали. В прошлом году был объявлен тендер на измерение деловой коррупции. Выиграл, конечно, ФОМ. Но что-то ничего не слышно от них, хотя давно должны были провести исследование. В прошлый раз тоже выиграл ФОМ, но при условии, что его партнером будет ИНДЕМ. Мы давали методику, следили за ее соблюдением. И это было условие Минэкономики, хотя нас в правительстве и Кремле очень не любят. Но на последнем тендере им, видимо, сказали: что вы, мол, суете всюду свой ИНДЕМ? И нас уже не позвали. Так что пока все по нулям – видимо, в ФОМ попытались мерить, но увидели такое, что решили об этом забыть. И последние данные, которые у нас есть, – за 2010 год. В: По вашим предположениям, что за два года изменилось? О: В деловой коррупции рост был неизбежен, и он очень стремительный. За счет него увеличивается объем коррупционного рынка в целом – рынок деловой коррупции больше рынка бытовой раз в сто. Поэтому снижение динамики бытовой коррупции никакого влияния на рост коррупции в целом не оказывает. Вообще же в деловой коррупции за последние 12 лет наблюдался просто эволюционный взрыв. Качественных различий по сравнению с ельцинским временем очень много. Например, предприниматели говорят так: раньше брали и делали, теперь берут и не делают. В: Так можно же больше не давать в таком случае. О: Нельзя. Раньше можно было найти защиту. Не в суде – так у губернатора. Не у губернатора – так в министерстве. Не в министерстве – так у президента. Теперь сплошная круговая порука. Кроме того, примерно к 2003 году в бизнесе сформировалась новая разновидность взяток – взятка за право жить. Мне рассказывал один крупный предприниматель: «Я ежемесячно заношу в шесть кабинетов. Когда это перевалит за 70% моей прибыли, я продам бизнес». На момент разговора уже шло к этой цифре. Еще один пример, о котором мне рассказывал губернатор одного региона. Прилетает полномочный представитель президента в субъекте федерации. Прилетает с большим чемоданом, обходит 7–8 фирм и улетает. Через месяц его ждут снова. В: Как повлияло на коррупцию усиление вертикали власти и увеличение числа чиновников? О: Вертикаль как таковая на коррупцию не влияет. Но у нас уничтожена оппозиция, а вместе с ней исчез и контроль, внешний по отношению к вертикали. При Ельцине существовали независимые от власти СМИ, влиятельные свободно работающие общественные организации. А теперь этого нет либо оно ограничено.. В: Насколько вероятно, что такие решения принимаются сознательно, под коррупционные интересы чиновников? О: Вообще, у нас ведь две системы права. Первая – это писаные законы. Вторая – это неформальное право государства определять, кто должен исполнять закон, а кто может его нарушать. При втором условии никакие писаные правила серьезных позитивных последствий иметь не будут. В: Можно ли надеяться на снижение коррупции в ближайшие годы? О: Тенденции в сфере коррупции нынешняя власть изменить не способна. Но у любой коррупции есть потолок – тот уровень, при котором невозможно будет вести бизнес. По некоторым косвенным признакам заметно, что мы к этому приближаемся. Мансур Олсон (американский экономист) уподобляет государство стационарному бандиту – который пришел в город, начал его грабить, а уйти не может, потому что другие города заняли другие бандиты. Он понимает, что грабить население сразу и до конца ему не выгодно. И грабит очень умеренно, поощряя экономическую деятельность населения, чтобы было что отбирать. У меня такое ощущение, что мы имеем дело с бандитом, которому есть куда идти. Он готовит себе запасные аэродромы, вывозит семьи за рубеж. Поэтому на подданных ему плевать. Он готов грабить до самого конца. ИА "Альянс Медиа" по материалам газеты "Новые известия" |